Анатолий Бергер - Времён крутая соль [сборник]

И гонит вдаль напропалую

Свою добычу золотую

У всех деревьев на виду.

И под ногами впрямь горит

Земля медлительно и пышно,

И каждый шелест говорит

Так явственно, что всюду слышно.

1974

Река встает и громоздится,

Белея медленно кругом,

И лишь у берега дымится

Вода и лезет напролом.

К ней по истоптанному спуску

Идут, сбегают второпях,

И веет стариною русской

От коромысла на плечах.

Виденье призрачной эпохи,

Что разве в сердце и жива,

И вёдра тихие, как вздохи,

Качаются едва-едва…

1973

Деревеньки мои, деревушки —

Коромысла весёлого дужки,

А уж вёдрам и шатко, и зыбко,

В каждом солнце играет, как рыбка.

Деревушки мои, деревеньки,

На завалинке старушки — стареньки,

А над рекой то березник, то ельник,

А на плоту Иван Гладких да брательник…

1975

Дождь и вокзал — как бы созвучье

Разлук и слёз. Ползут темны,

Как поезда, по небу тучи

В дыму и сумерках вины.

А поезда неотвратимо

И утомительно гудя,

Выбрасывая клочья дыма,

Свой гул вплетают в гул дождя.

Навек оконченные встречи

И отзвучавший разговор,

И руки, павшие на плечи,

Срывает, вспыхнув, семафор.

Ещё поблёскивают слёзы,

И лужи пробирает дрожь,

А дальний голос паровоза

Издалека чуть разберёшь.

1987

Ночной вокзал — весь ожиданье,

И сгорбленные фонари

Косятся на глухие зданья,

Чьи окна светят изнутри.

Туда зайдёшь — в ночлежку словно,

Там чемоданы и узлы,

Скамьи и лица, гул неровный,

Смесь полусвета, полумглы.

Толпясь у смутного буфета,

С тревогой на часы глядят,

А репродуктор без ответа

Бормочет будто наугад.

Но вот уж стрелка обежала

Свой медленный извечный круг.

Платформа.

Ночь.

Как из провала

Огни и шум возникли вдруг.

Гремит носильщика телега,

Мигает семафора глаз,

И тяжело дыша с разбега,

Вагоны вздрагивают враз.

1986

Легко ль на букву подбирать слова?

На «щ» попробуй и найдёшь едва:

Щепотка, щука, щит, щенок, щеколда,

Щелчок и щепка, щётка, щур да щи —

Язык перетряхни весь, поищи

Во днях замшелых Дира и Аскольда.

…Щетина, щель…

Не позабыть щегла…

Но как рождалась речь, бралась откуда?

Когда-то немоту перемогла.

Не умерла…

И вправду, Божье чудо.

1992

А на палубе тишь да гладь,

Дождик мелкий и беспрестанный.

Так и плыть бы, переплывать

Все моря и все океаны…

Да куда там! Сухонь-река

В даль далёкую не заводит,

Все извилистей берега,

Там луга и корова бродит.

А вдали купола видны,

Крест маячит на небосклоне.

Никуда от родной страны

Не уплыть по реке Сухоне.

1991

Новгородский ветер — «шелонник»,

Псковский яростный — «волкоед» —

Кто назвал? Найдёшь ли ответ

В меткой строчке старинных хроник?

Иль охотник, знать, у костра,

Слыша волчий вой полуночный,

Молвил скупо да так уж точно —

«Волкоед… Студёна пора…»

Иль рыбак на Шелонь-реке,

Выбирая медленно сети,

Бормотал названия эти,

А рассвет дрожал вдалеке…

1990

Мёртвая ворона в урне,

Сумрак снежной кутерьмы.

Что прощальней и мишурней

Отступающей зимы?

Так, давно, во время оно,

Перепутав день и ночь,

Армия Наполеона

Уносила ноги прочь.

Посреди зимы холодной,

Озираясь наугад,

Был бы впрямь француз голодный

И вороне мёртвой рад.

2012

Туман осенний на прощанье

Тяжёлой мутной белизной

Скрыл лес вдали, поля и зданья,

Ломая небо кривизной.

И разгадай теперь, попробуй —

Там вправду поле, город, лес

Иль кто-то, обуянный злобой,

Стоит с ружьём наперевес?

И от него тебе не скрыться,

И ты мечтаешь об одном —

Пропасть в тумане, затаиться,

Как бы в дыму пороховом…

2002

Сон про Украину и Литву.

Мазанки и мова всюду. Лето.

Я еще приеду, поживу.

Наяву. Но сбудется ли это?

Я ещё приеду, погляжу.

Нямунас. Скамейка на опушке.

Я не об империи тужу,

Не об общей лагерной той кружке,

Два глотка и дальше.

До кости

Проберёт. Что вышки, частоколы!

Но сегодня разошлись пути.

Где Балис и где теперь Микола…

А во сне-то мазанка бела!

И костёл звонит без передышки…

Утром встал — как будто жизнь прошла,

Фонари в окне торчат, как вышки.

1993

Перемешались две эпохи —

Где раздавался львиный рык,

Сегодня лают кабыздохи

И выпятился злой кадык.

И кровью, пролитой в боях

От Подмосковья до Урала,

Теперь торгуют на паях

Политики и генералы.

2007

Клубится дыма волчий хвост

Над обгоревшею избою,

Кругом, как брошенный погост,

Зима. Россия. Мы с тобою.

И снегопад. И тишина.

И больше некуда податься.

А где-то там шумит страна.

Какая? Чья? Не догадаться.

2005

Не убывает снежный март,

Белея зимней сказкой длинной.

Колодой сувенирных карт

Рассыпан пригород старинный.

И что-то чудится вдали,

И взгляд улавливает зоркий…

Валеты. Дамы. Короли.

И банк сорвавшие шестёрки.

2005

В стране измаянной и скудной

Мы доживаем век свой трудный,

Ожесточенье, жалость, жуть

Мы чувствуем попеременно —

Пришла, явилась Перемена,

Сегодня — не когда-нибудь.

Полна торжественного гула,

Нас на обочину столкнула,

Как старика в толпе амбал,

Не слышно строк — шуршат дензнаки,

Нефть брызжет, бомж бредёт во мраке,

Попы и воры правят бал.

2006

Сгорел собор. Потеряна планета.

Убийцам — слава, проходимцам — путь.

Что, новый век, ответишь ты на это?

Что в эсэмэске предпочтёшь черкнуть?

Век тёмного фанатика и гея,

Упавших небоскрёбов и попсы —

На Страшный Суд явившись, не робея,

Взамен души, что бросишь на весы?

2006

Мы прощаем Петру злодейства

За сверканье Адмиралтейства,

За Невы гранитный убор,

За Исаакиевский собор.

Что нам те старинные страхи,

Те стрелецкие дыбы, плахи,

И над сыном неправый суд,

И кровавых сотни причуд,

И разгул наводнений шалый…

Смотрят в белую ночь ростралы,

Светит мрамором Летний сад,

В полдень пушки слышен раскат,

А на камне, волне подобном,

Будто с грозным рокотом дробным

Скачет, в небо вздыбив коня

И ни в чём себя не виня,

Он, смеясь над нашим прощеньем,

Полон яростным вдохновеньем.

1995

Что город мой, с тобой?

Ты на ветру

Дрожишь, гудит Нева, кренятся зданья,

И ворон сел на голову Петру —

Дурное предзнаменованье.

Того гляди, услышишь: «Never more»

И сгинет всё, и древней станет тенью,

И только строк обрывки про узор

Чугунный, про державное теченье…

1990